Форум Юрия Михалыча

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » Форум Юрия Михалыча » Проза » Письма, которые я мог бы написать


Письма, которые я мог бы написать

Сообщений 1 страница 6 из 6

1

1

Я медленно подхожу к компьютеру и начинаю думать о тебе кончиками пальцев… Именно так – никакой игры на публику, ведь я один и никто не может видеть меня в этот момент. Хотя как сказать… Я давно уже заметил, что, находясь рядом с компьютером, подключенным к интернету, чувствую рядом какую-то жизнь. Странное ощущение – как будто находишься в лесу в начале лета и воспринимаешь все окружающее тебя пространство живым. Не следящим за тобой, не подозревающим в тебе врага единым организмом, а живущим по своим законам и удивительным этическим нормам миром. Так и здесь, рядом с бездушным с виду “железом” подбираешься, одергиваешь себя как подвыпивший посетитель шумного и полутемного ночного кафе. Знаешь, что никто на тебя не смотрит, и ты пробираешься к своему столику и даже встречаешься с кем-то глазами, но так, не отражаясь в них, как будто перемещаешься по полумраку залов музея изобразительных искусств ночью, когда тебе здесь быть не положено, но так уж получилось, что ты идешь и они смотрят, провожают тебя взглядом. Те, кто на полотнах, придуманные за много лет до твоего появления на свет, но смотрят, провожают, не видят. И в кафе все то же – не видят, но смотрят и провожают. И здесь, у компьютера, та же аура присутствия – ты не один. Ну ладно, я не о том.
Я уже готов общаться. Во всяком случае, сам того не замечая, всего за несколько секунд прокрутил внутри себя всю прелюдию. Ту самую, которая в жизни, в реальной жизни, все более и более редкой, так изумительно нежна. Я уже не нуждаюсь в ней, она ушла в подсознание, как навыки вождения автомобиля, но никуда не исчезла, а просто стала фоном. Знаешь, как начало долгожданного рандеву тет-а-тет все в том же кафе. Полумрак, пододвигаю тебе стул, берем меню, нам зажигают свечу. Что закажем? Что будешь пить? Пепельница. Набиваю трубку. Ну, как ты? Я так хочу тебя видеть…
Я просто делаю несколько шагов к компьютеру и с каждым шагом чувствую нарастающую мягкость музейного ковра под ногами, сгущающийся полумрак кафе, невидящие глаза вокруг и нежный аромат почти знакомых духов. Я уже здесь, хотя ты об этом ещё не знаешь, и я начинаю думать о тебе кончиками пальцев…
Здравствуй

2

Есть вещи важные и неважные. Я буду говорить о неважных. Проснулся, позавтракал чем-то, закрыл за собой дверь. Пришел. Сел. Включил компьютер, просмотрел что-то, выслушал, подписал и, дай им бог хорошего начальника, распорядился. И вот откинулся в кресле, кофе откуда-то взявшийся глотнул – принесли, сам ли сходил за ним, неважно, не помню, действительно неважно – и вот привычно нажимаешь что-то. Погода на завтра, котировки чего-то там, снова кофе… Солнце за окном или гадость привычная и кабинетная эта атмосфера, ругать которую в присутствии тех, кто готов выслушать, привычно стало… И что это меня вчера привлекло где-то здесь? Пальцы помнят. Ну, вот же… Поиск любви. Ну вы, блин, даете…Любовь… Параметры партнера? Партнера уже? Ну-ну… Женщина, конечно. Возраст? Ага… Ну и сколько же? А вот если…? Да нет, куда уж там… А до скольки? Нет, это уж нам никак не подходит, что-ж мы, совсем, что ли… Ну ладно, пусть вот отсюда и до вот примерно здесь. Вроде не стыдно и примериться. Я же так, у меня же просто есть несколько минут, пока никто ничем и никак…И город укажем и кнопку последнюю нажмем. Во множественном числе сейчас и размышлять почему-то проще… Да ну вас всех, вас же нет рядом, и слава богу… Ну вот, смотрите, прямо в очередь стоят, выстроились на экране и каждая предлагает заглянуть, войти к ней и познакомиться, посмотреть, оценить. Класс… И не нужен я пока никому в офисе… Что-ж, по порядку… Имя, с фото или без, неважно. Мы вообще о неважных вещах. О вещах… Имя, возраст, рост, интересы… Не цепляет. Хочется выйти. А почему нет? Еще. И снова… Возраст, интересы, которых нет и увлечения, за которые хочется убить… Или фото, трамвайное лицо, то самое лицо, которое заставило променять дешевизну общественного транспорта на уединение пробок в наглухо закрытом салоне автомобиля. Дальше. Ага! Вот! А что там дальше? До двадцати пяти? Чего? Лет? Да с ума она, что ли сошла? Мне же… А, так не обо мне же здесь, и ведь, правда не обо мне… Выход, рука, держащая мышь готова сдвинуться, и, хватит! Что я здесь делаю? Поиск любви… И все еще никому не нужен, кофе остыл, что-то там за окном… Мышка в правый верхний угол не доползла. Все это, где я сейчас со своими амбициями есть, не смогла закрыть. И не нужен я пока никому… И не все еще просмотрел… Глоток того, что они называют кофе… Следующая… Ну что же,
Здравствуй…

3

Ты знаешь, иногда мне кажется, что я пришел в этот мир только для того, что бы отразить тебя. Быть между тобой и небом. Лежать у твоих ног и трогать их ласковым прибоем. Расправлять крылья при первых признаках твоего пробуждения и лететь рядом с твоей мечтой. И растекаться прохладным утренним туманом пока ты спишь. Вбирать в себя все ночные звуки – близкий шепот звезд и топот маленького неуклюжего ежика где-то далеко в лесу. Впитывать в себя все, что есть лучшего и отбрасывать, не пропускать, уничтожать то, что просто не имеет права быть рядом с тобой. Спи. Я здесь, рядом, и я придержу рассвет. Я позволю солнцу посмотреть на тебя только тогда, когда налюбуюсь сам. Коснусь твоих ресниц кончиком крыла и подниму занавес. Мир, заходи, тебя готовы принять.
Я хочу показать тебя тебе самой. Всмотрись в мои глаза. Откинь волосы и чуть повернись. Да, это ты. Чуть хмуришь брови - и дрожь пробегает по моей коже. Улыбаешься – и я могу на секунду расслабиться. Но мне нельзя отвлекаться… Каждое твое движение – событие и я не имею права пропустить его. Взмах ресниц – и мне нужно успеть расплескаться между тобой и тем, что ты увидишь. Успеть превратиться в миллионы капелек тумана и в солнце, которое заставляет их сверкать. Мир, на который ты смотришь, не имеет права быть тусклым. И я стараюсь. И хочу только одного – чтобы то, что ты видишь, было достойным тебя. И при этом не обманываю никого. Там, где мы прошли, остается след. Нежная волна, с моей помощью коснувшаяся твоих ног, еще долго поет и нежно стонет, заставляя испытывать любовь поколения тех, кто придет после нас. Капли тумана, хранящие твое тепло и воспоминание о полуночном солнце, не исчезают сразу. Это уже легенда. Легенда о том, как можно любить. И горы, древние горы, которые видели нас, никому ничего не расскажут. Просто станут добрее. И я всегда буду прикрывать тебя своими крыльями и просто делать чудеса. И чуть-чуть жалеть иногда, что ты этого не замечаешь. Сейчас. Но придет время и мы встретимся. И я скажу тебе
Здравствуй
       

4

Поезд. Купе. Уже болит спина. Все прочитано. Даже странно, ведь брал с собой журналы и несколько вроде бы многообещающих книг в твердых обложках. И даже выпил с соседями и выслушал что-то и сам, расслабившись, раскрылся… Лежу. Лежу на животе глядя в окно и не вижу ничего. Мосты иногда, лес какой-то, вода… Зелень, переходящая в серость… И качает почему-то вдоль тела. Вперед – назад, вперед – назад. Как раздевают, не спрашивая. Как пользуются не любя. Вот так и еду уже давно и серость и ломота и снова серость… Вру. Есть время думать… Когда раскачивают вдоль тела и есть время мечтать…Когда навязанный ритм и чужие мысли в твердых обложках заставляют видеть мир все более и более серым, когда понимаешь вдруг, что постороннему совсем попутчику, подтасованному судьбой незнакомцу, ты готов вцепиться в жилет зубами и говорить, плакать и говорить о чем-то, неважно о чем, главное – о том, чего никогда не расскажешь ни себе, ни тем, кого считаешь своими самыми близкими… Людьми? Зеркалами? Неважно. Ты говоришь: стоп! Я хочу выйти. И никогда не знаешь: ты ли приказал, совпадение ли, сценарий может чей-то, но сбивается ритм… Станция… Две минуты… Проводница открыла дверь. Выходишь. Так, по-домашнему, в тапочках, выходишь в чужой мир. Снуют. Предлагают что-то. Не замечаешь. Потому что сверкает все вокруг, искрится, светится. Зелень. Тишина. Солнце. Нет больше навязанного ритма и всего на две минуты ты ничей. Свобода в тапочках. И плечи шире и какая вокруг зелень… Еще есть время ворваться в купе и схватить в охапку вещи. Весело хохоча заставить навязанных судьбой попутчиков помогать выносить и надевать. И ведь помогут. Вот только серость, баюкающая серость сильнее. И привычный ритм никуда не исчез. Он глубже и сильнее, чем ты думал. Вперед- назад... Вдоль тела… Как не любят. Пользуются. Две минуты. Были. Так и не понял, что струсил. Но какая была зелень и солнце, какое яркое было солнце и пока ты помнишь это, у тебя есть шанс. Шанс выйти на следующей станции и широко расставив ноги в неуместных для героя тапочках сказать зеленому солнцу
Здравствуй

5

Я не знаю, почему я выбрал именно тебя. Не все в этой жизни зависит от нас. Нам дано немногое. Ну, разве что суметь оказаться в нужное время в нужном месте. Найти силы добраться туда и не опоздать. Пробраться через колючие заросли действительности, не истратив весь запас своей энергии на борьбу с повседневностью. Чтобы не рухнуть от усталости, не упасть на колени, а, всмотревшись каким-то внутренним зрением в себя, себе же сказать: здесь. И сейчас. Я готов. И еще кое-что нужно. Так, несколько пустячков, мелочи совсем. Например, научиться к этому времени видеть. Уметь не только смотреть, а именно видеть. Научиться не пропускать в том и в тех, что нас окружают, необычное. Главное. И еще уметь ждать и терпеть. И прощать ошибки. Большая куча маленьких мелочей, которые должны быть в запасе у того, кто в поиске счастья надеется на помощь судьбы. А там уж как повезет. И везет иногда. Судьба, конечно, хитра. Нет, она не ставит ловушки и не заманивает в капканы. Мы сами роем себе ямы. Доверившись чужим картам отмериваем десять шагов на запад еще сколько-то куда-то и копаем, копаем, пытаясь найти то, что кто-то когда-то спрятал. Обжигаемся и верим снова. Не слушаем свое сердце при выборе цели. А ведь сердце – лучший переводчик с языка судьбы. На этом языке не врут. Его просто часто не понимают. Даже не пытаются. Не вслушиваются. Я тоже не мастер, но я учусь. Учусь говорить с судьбой и как будто танцую с ней причудливый танец. Это я-то, не умеющий в обычной жизни закружить даму в простеньком вальсе и способный разве что изобразить веселье на лице, подергиваясь в толпе дискотечных страдальцев более чем среднего возраста. А то, что мы иногда исполняем с судьбой, больше всего похоже на менуэт. Строгий язык подчеркнуто изящных поз и непроницаемых лиц. Вся сложность – в смене фигур и партнеров. И надо успевать учиться на ходу. И получать удовольствие. И, принимая правила игры, меняешься сам. И, не понимая еще всей гармонии происходящего, не умея охватить всей картины того, в чем участвуешь, это самое удовольствие получаешь. Знаешь, прошедшей осенью было мне совсем хреново. Ну, то есть очень нехорошо. Намахался лопатой в поисках сокровищ, то есть смысла жизни, до кровавых мозолей и выдохся. У них, особенно умных, это состояние называется депрессия. Ну да бог им судья. Пусть придумывают термины. Они так самооценку свою перед такими же точно повышают. А мне просто было плохо. И как-то надолго вдруг. Не просто хандра временная, а как-то ни с того ни с сего некуда стало идти. И незачем. Да ладно, не хочу я сейчас об этом. Потом, как-нибудь, хорошо? Я ведь вот к чему все это тебе говорю. Мне, существу, относящему себя к якобы разумным и даже прямоходящим, слово ”судьба” было из того же разряда, что и “логарифм”. Проходили когда-то. При случае мог даже употребить с умным видом. Но не более. А потом вдруг очутился с ней в одном зале. Закружила и показала себя. Лицо, по которому можно было бы прочесть будущее, закрыто, как и положено, маской. Но краешек туфельки виден и вообще сомнений в ее реальности нет. Никакой фривольности, касаемся друг друга только кончиками пальцев и не знаю, как выгляжу я, но ее глаза за непроницаемой маской просто искрятся любопытством. Знаешь, как выглядит самый краешек туфельки судьбы? Я покажу тебе. Осень. Конец октября. Мне плохо так, что слепну от безысходности, и вот что вытворяет моя партнерша. Она устраивает такой октябрь, что и не каждый август до такого дотянет. Тепло, сухо, синё сверху и очень звёздно под ногами. А не вижу. Не замечаю и не отвлекаюсь от боли внутри. Ан нет! Глазки из под маски отвлекли и увели за собой. Сижу за рулем и баюкаю свою боль блюзом с кассеты. И вдруг вижу радугу. Маленький кусочек радуги, от одного облака до другого, яркий как семь маленьких лампочек на фоне… Да не было никакого фона. Все исчезло. Это как секс. Ты прикасаешься языком к чему-то, руки твои уже давно не твои и живут, уповая в роскоши, и больше не принадлежат тебе и зрение только мешает и слышишь ты почему-то что-то очень напоминающее даже не прибой, а настоящий шторм и там, где касаются тебя, нет разницы между болью и наслаждением. Увидев и удивившись, я простоял несколько минут, впитывая в себя эту небесную эротику. Пусть гудят и объезжают. Пусть. А потом, когда опустился занавес из немногочисленных облаков и октябрь снова превратился в август, мне оставалось совсем немного до того, что они называют трассой. Я доковылял до нее и уже там, в окружении летящих навстречу сосен, впервые в этой машине нажал на газ до самого пола и не отпускал педаль пока не ушло из меня что-то. Не знаю что, но оно ушло. Сбежало. Мне не стало сразу же легче и не прояснился смысл жизни. Но я успел к здесь и сейчас. Догнал. И понял, что мне это дано. Успевать и понимать, что успел. Умею ли я видеть? Необычное, главное, просто по-настоящему важное? Надеюсь, что да. Я выбрал тебя и хочу увидеть твои глаза. И хочу сказать тебе:
Здравствуй

0

2

6

       Вот я и сделал первый шаг. Отправил тебе письмо. Нажал на кнопку “познакомиться” и вышел в открытое поле. Кусочек белого экрана, предоставленный мне, и только мне, и делай с ним, что хочешь. Ни кистей, ни инструкций, совсем ничего. Мрамор… Отсекай лишнее. Небо... Рисуй созвездия и присваивай им имена. Хотя бы начни, даже если не знаешь с чего. Вот я и попробовал. Набрал несколько фраз и остановился. Ты когда-нибудь знакомилась в общественном транспорте? Дурацкий вопрос. Я тоже знакомился. Случайное соприкосновение взглядов, еще раз, еще, уже не совсем случайное. Ты вдруг больше не клинический трамвайный молчун и сам собой находится повод прокомментировать что-то, показать свой голос, выделиться, и она уже неоднократно поправила прическу и стоит к тебе уже другим боком и, хоть ты тресни, а как-то уже успел увидеть ее почти в полный рост. Это в переполненном-то салоне… И ты думаешь это заслуга твоей вдруг удлинившейся шеи? Да нет, ты не один стараешься. А потом ты находишь способ оказаться рядом и вот уже первое испытание не судьбы даже, нет, зачем же всуе думать о таком. Я, как-то давным-давно, прочел о бритве Оккама. Не создавай излишних сущностей, советовал средневековый философ.. И там же был перевод на наш, человеческий. Дескать, если сидишь в своей утлой лачуге, поглощаешь в уединении свой ужин, и вдруг отвлекает тебя кто-то, в дверь стучит. Ты, конечно, можешь предположить, что это сбившаяся с пути английская королева, заблудившаяся в дремучем лесу, и сейчас будет молить о ночлеге, но, скорее всего, это просто соседка будет просить щепотку соли. Не открывай, закончи ужин. Это не королева. И это не судьба. В лучшем случае это просто оброненная кем то из ее окружения монетка, закатившаяся под стол. Подними. Это просто шанс. Монетка, брошенная не тобой и не для тебя даже пока. И не надо подглядывать, какой стороной она упала. Есть символы, которые не читаются. Они просто являются и узнаются. Как радуга в октябре. Зажми монетку в руке и догоняй ту, что уже ждет тебя на остановке. Есть такой способ ждать. Гордо отвернувшись и удаляясь. И неважно, проведешь ли ты этот вечер с ней или с кем-то еще. У тебя будет возможность вспомнить ее, такую, какой она ждала тебя так, чтобы никто, кроме тебя, об этом не догадался, и ночью, засыпая, ты ощутишь в руке монетку. И если даже рядом с тобой именно та, которую ты догнал, остановил, увлек и сумел удержать, все равно ты на мгновение увидишь ее той, даже еще непридуманной, ненастоящей и пока несбывшейся. И только ночью, во сне, ты вспомнишь как билось на бегу твое сердце. И вспомнишь, как она поправляла прическу, как нежно касалась своих волос вовсе не для того, чтобы вернуть на место непослушную прядь. Ничего этого не нужно было. Просто кто-то, так изо всех сил случайно оставивший на твоем пути желтый кругляшек, захотел показать тебе, какой ласковой может быть ее рука. И еще кое-что можно разглядеть в своих воспоминаниях ночью. Странную, мгновенную расплывчатость профиля той, которую ты догнал. Как будто на долю секунды черты ее лица сменились другими, скрытыми маской, и только озорные глаза были открыты тебе. И профиль, все в той же маске, был тебе смутно знаком. Отчеканенный в бронзе профиль. И ты откуда-то знаешь, что посильнее сжав кулак, сможешь ощутить его в своей ладони. Это потом будет утро, жестокий ластик даже не памяти, и не то, чтобы мечты, а стирательная резинка возможностей. Убийца снов. Убийца желаний. Убийца мечты. Ненавижу утро во всех его проявлениях. А просыпаться приходится гораздо чаще, чем хотелось бы…
Белое, ничем не заполненное поле экрана в окне “познакомиться”. Возможность рассказать о себе и заинтересовать, привлечь, расправить крылья и заставить ее ощутить такую же монетку в своей ладони и приложить инструкцию по применению шанса, уже не только твоего - вашего. Это потом, когда-нибудь, память ни с того ни с сего вернет тебя сюда и тот, кто комментирует нам наши сны, назовет это перекрестком судьбы. А пока я просто боюсь разжать ладонь. Я не буду подсматривать, но уж и вы, разбрасывающие мелочь на наших дорогах, не скупитесь. Я хочу хотя бы иногда просыпаться и ощущать монетку в сжатой ладони. И видеть, как вдруг сжимается в кулачок ладошка той, в чьих глазах я так хочу утонуть. Сделать шаг в сторону, соскользнуть с твердой опоры и падать, хотя бы недолго парить и знать, что где то рядом она так же сходит с привычного пути и прыгает. И летит. То, что мы сжимаем в ладонях, не даст нам упасть. И у нас будет время сказать друг другу
Здравствуй

7

Я не умею ждать. У меня не получается сидеть в приемной судьбы в вальяжной позе, закинув ногу на ногу, и лениво провожать глазами входящих и выходящих. К тому же я им не верю. Входящим и выходящим. Они почему-то всегда такие важные, какие-то самодостаточные, что ли. Сами только для себя и все остальное для них. Я так не умею. Не получается. Почему-то кажется, что если даже сумею притвориться одним из них, научусь делать вид что я свой здесь, в этом мире раздачи незаслуженных призов, все равно я буду последним в очереди. Крайним. Двери будут открываться и закрываться, в них будут появляться и исчезать те, кому положено без очереди. Нет, я не умею ждать. Я предпочитаю догонять. Как сейчас…
А сейчас это просто игра. Замечательное слово, да? Игра с кем и во что? Да с собой и в себя. С тем собой, который не хочет рисковать и не хочет ничего менять в своей жизни. С тем собой, кто считает утро мудренее вечера и этим самым утром бреется не заглядывая в свои глаза в зеркале. А зачем? Там то же, что и год назад. С тем собой, кому давно уже не снятся сны, которые вспоминаются потом весь день и вгоняют в краску. И вот он сидит напротив тебя же и внушает страх своей уверенностью в завтрашнем дне. Или вот еще вопрос о том, во что, собственно, играем? Ну, то есть, о правилах и атрибутах. Форма одежды там, то да се, в руках у вас что-то есть и под ногами площадка, или только сукно и стол. И, открывая карты, видишь каждый раз не привычный набор мастей, а новые правила. И некогда вникать, нужно делать ход. И делаешь. Ага, усмехаются, справляешься? А если в темную? И добавить на ходу еще пару ограничений? Пусть меняют, развлекаясь и не предупреждая, пусть. Ты уже давно не надеешься на ответную честность. Больше всего игра в жизнь напоминает мне шаги по узкому деревянному брусу, один конец которого закреплен на палубе пиратской шхуны, а другой просто не виден, скрыт туманом. Толчок в спину и дикий хохот позади. Не очень верится, что можно дойти по нему до спасительного берега или уткнуться носом в борт другого судна, но надежда есть. И надо продолжать игру. А вот что в этой вечной игре на кону? А ты же. Тот ты, каким ты мог бы стать. Стать, если повезет. Стать, если повезет. Мне нравится, как это звучит. Мне никогда не везло и не надо уже, не хочется, сам всего добьюсь, но звучит и правда красиво. Меня не надо толкать. Я уже давно готов к первому шагу. Я готов. И я его делаю. Делаю шаг и, не чувствуя, что там под ногами, просто не обращая на это внимания, ухожу из того, где и кем я был, иду, падаю, лечу и выдыхаю:
Здравствуй,
Ну здравствуй же…

       8

Когда-нибудь я расскажу тебе, как это было. Как я ждал. Расскажу, как раз за разом проверял почту и не находил ничего от тебя. Как раз за разом делал ставки в тотализаторе и снова и снова проигрывал. Вот, говорил я себе, сейчас, и под бешеный стук сердца протягивал тому, кто внутри меня готов спорить с кем угодно и на что угодно, зажатую в руке надежду. И отходил ни с чем. Нет, когда я буду рассказывать тебе, как это было, описание ярко освещенного зала с прилавками и клерками, равнодушно принимающими ставки из потных ладоней ставящих на удачу, не будет правильным для ночного повествования. А это обязательно будет ночь. Ты будешь лежать на моей руке и смотреть на меня. Я буду учить тебя слушать. Я хороший учитель, совсем не строгий. Ты будешь слушать и видеть. Глядя на меня, раскинувшего руки, чтобы одновременно подставить их и тебе и своим мыслям, и не видеть меня. Потому что ночь – это такое особенное место в нашей жизни, куда мы приходим, чтобы увидеть правду. И я покажу тебе, как я ждал. Как растягивались минуты в часы и дни и перерисовывался мир за окном. Как заштриховывалась суета офиса и строился серый забор. Забор между тем крыльцом, где я день за днем сидел и ждал почтальона, и дорогой, по которой он проходил только один раз в день. Только один раз в день… А я сидел и ждал. Гладил по голове что-то лохматое и иногда лающее, виляющее хвостом и очень, ну очень сочувствующее, и ждал. И приходило время и я выходил на дорогу и все замирало. Уже, наверное, пора, и он, приносящий удачу, должен вот-вот появиться. Замирало все. Хотите научиться управлять миром? Так расскажите ему, что для вас важнее всего на свете и не мешайте ему помогать вам. Когда выходишь на дорогу в ожидании того, что для тебя сейчас важнее всего не свете, вселенная снимает шляпу. Мы не говорим про соврать. У нее тоже есть свои дела и не стоит беспокоить ее по пустякам. Я уж не говорю о том, что важное от не так, чтобы не очень, она уже давно научилась отличать. А я ждал. И он появлялся. Проходил, здороваясь, иногда останавливался ненадолго и мы говорили о чем-то, понимая, что ни о чем. Он не жалел меня и я не нуждался в сочувствии, просто у него не было ничего для меня и, значит, день закончен. Солнце, вместе со мной теряющее сознание от задержки дыхания, валится вниз и все, хватит: мир, прекрати быть на сегодня. Пусть наступит ночь. Совсем не та, когда ты лежишь на моей руке. Нет, пусть наступит ночь, которая умеет быть ножом, отсекающим воспоминания, и пусть завтра снова будет надежда. Вот так я ждал и проходили недели и месяцы и желтели листья и вдруг кто-то постучал в калитку. Он ведь уже давно все знает и, вдруг, однажды, увидев письмо для меня, не смог выдержать график и бежал всю дорогу бегом и забарабанил в калитку и держал меня за плечи, пока я рвал в клочья конверт, и помогал мне одной свободной рукой развернуть непослушный листок и мы вместе, вслух, прочли:
Здравствуй
       

9

Ну и что мне теперь делать? Ты, потом, много позже, лежащая на моей руке, чуть вздрогнешь и откроешь глаза. О чем это ты? Разве ты не знаешь ответов на все вопросы? Да, конечно, знаю. Ведь сейчас ночь и мы живем каждый в своей сказке. Ночь сводит и разводит нас. Накрывает нас одним одеялом и нашептывает что-то очень похожее. Но так бесконечно разное. Или мы так слышим? Не знаю. Я ведь не самый умный. Мне просто дано чувствовать. И я иногда позволяю себе жить этими чувствами. Знаешь, я помню, как сидел на крыльце деревенской бани рядом с шестилетней уже почти барышней и пока где-то позади нас кого-то хлестали веником, мы смотрели на облака. Она говорила: смотри же, неужели не видишь, вот собака, кусающая собственный хвост. А вот жираф. И вот здесь вот еще что-то. А я не видел. Видел, но совсем другое. Видел магию создания сказки. Сидел рядом с волшебницей, прямо здесь, при мне, превращающей мечту в реальность. Видел искренность широко открытых глаз. И понимал, что мне дают урок счастья. Сказки... Господи, просто сказки, маленькие истории, придуманные не для того, чтобы развлечь, а переведённые на обыденный язык карты других вселенных, созданных не для всех. Сказки. Такие разные для нас… Я, наверное, двоечник. Есть вещи, которые мне не дано понять с первого раза. Но я не хочу оставаться на второй год, не верю в возможность второй жизни и постараюсь научиться сейчас. Покажи мне ещё раз этого жирафа. Я хочу обнять его за шею и хоть ненадолго улететь с ним. Поможешь мне не упасть?
Нет, не так. Я начну ещё раз. Это моя ночь и это я сегодня сдаю экзамен на право называться её хозяином. И я хочу, чтобы всё этой ночью было так, как это должно быть.
Ну и что же мне теперь делать? Меня уже нет в той реальности, где живут маленькие волшебницы, превращающие небо в ненавязчивую повседневность. Я свинтил из этого мира, даже не оглянувшись. Просто ввалился куда-то и даже не стал осматриваться. Я боюсь открыть глаза и впустить этот мир в себя. Знаешь, почему? Да очень просто. Меня пригласили. Ты пригласила. Но я не умею быть гостем. Я не смогу начать знакомство с осмотра того, что показывают гостям, не умею скромно пить чай и говорить банальности о погоде. Если я открою глаза, я начну переделывать мир. Твой мир, в который я так сильно хотел попасть. И я боюсь. Я знаю, что уже поздно, что ты уже давно устала ждать и мои закрытые глаза ровно ничего для тебя не значат и то, как я выгляжу, не имеет никакого значения, и платье твоё не успевает за тобой, ты оставляешь кусочки ткани лежать, отмечая каждый твой шаг, но я-то знаю, что нельзя разрешить полюбить не приручив. И дай мне ещё секунду. Пусть твои глаза и губы всё-таки спрячутся за последнее облако. Облако твоих волос. Неважно, что это будет – жираф или собака, кусающая свой хвост. Пусть я открою глаза и не все твоё сразу станет моим. Я ведь и правда боюсь. Боюсь, что меня и правда полюбят. Можно, я просто постою в твоём мире, спрятавшись в твоих волосах и в их шорохе услышу
Здравствуй…
       

10

У меня очень дурной вкус… Я люблю коньяк, красную икру, жареную картошку и теплое море… У меня очень дурной вкус… Никто не учил меня тому, как надо себя вести… Я просто смотрел по сторонам и пытался делать как все… И что из этого получалось? Знаешь, совсем еще в детстве, после, наверное, восьмого класса, я поехал в мою первую самостоятельную поездку в Ленинград. Это я так думал… Мы были в Ленинграде один день и потом десять в Петразоводске. Потом снова один день в Ленинграде и домой… Но сначала был поезд. Почти двое суток в поезде с незнакомыми мне сверстниками из другого, почти столичного для меня города… Чужими и очень одинаковыми, казалось… Они были другими, даже не странными, а как-то очень уверенными и быстро находили общий язык друг с другом, засыпали свои купе и коридор названиями улиц и мест, где могли пересечься, а я был чужим… Не один, наверное, такой, но у меня не было чего-то, что связывало бы меня с ними… И я делал вид, что нет ничего важнее вот этой вот книги… И потом был вагон-ресторан, куда мы ввалились по команде и совершенно не по уставу… Это был первый ресторан в моей жизни… И был столик за которым я оказался с совсем незнакомыми мне попутчиками и ожидание официанта, что было впервые в моей жизни и осознание того, что я хочу есть и взгляд на то, что лежало в тарелке передо мной… Там был рис и сосиска… Я не очень любил рис, но это не важно… Там были нож и вилка… Спасибо моей маме, она показывала мне что и в какой руке держать, но никто и никогда до этого не говорил мне что делать, если сосиска, лежащая в моей тарелке, завернута в целлофан… Я пытался резать ее ножом, но получалось слабо… Совсем не получалось. У меня не было сил посмотреть как справляются с этим другие. Я просто сдался и не поднимал глаз пока не пришло время уходить… Вагон-ресторан стал пыткой, которую я научился выдерживать три раза в день…
У меня, наверное, дурной вкус… Я люблю коньяк, красную икру, жареную картошку и теплое море… Чуть позже, через много лет, я вспоминаю эту поездку и то, что видел в Ленинграде… И почти сразу то, что было в Петрозоводске… Мы были там десять дней. Знаешь, что осталось в памяти? Как я, почти не умея плавать, впервые спас человека. Мы все в той же компании чужих мне людей решили доплыть до рыбацкой лодки, стоящей на якоре почти на горизонте… Я не знаю как это было далеко, но я не принимал тогда решения и те, кто умел говорить, сказали: плывем! Я так себе плавал и я так себе умел говорить: нет. И я поплыл как все. И доплыл… Потом уже был вечер и пора было возвращаться… И мы поплыли обратно. Они умели плавать. Я – не очень. Я отстал. И, что удивительно, не один. Она была из них, своя в этой компании, но ведь был уже вечер и им, тем, кто умеет плавать, не было дела до тех, кто отстал… И мы остались вдвоем… В мокрой темноте неподвижного Ладожского озера. Два неопытных пловца. Она почти перестала плыть, она стеснялась кричать, я был рядом и не знал, что я нужен… Она просто перестала двигаться… Совсем… Я плыл чуть впереди и остановился потому что сзади перестали догонять. Я боялся приблизиться к ней, в голове крутилась мысль о том, что тонущие хватают тех, кто рядом и тонут оба… Я боялся… Поэтому просто приблизился и заговорил… Я не помню о чем. Что-то спросил, что-то сказал и умудрился получить ответ. Спросил или сказал что-то еще и дождался ответа… Что-то очень обыденное, как пить дать ни к месту, я ведь не знал о чем можно спрашивать человека, который неподвижно лежит в воде… Наверное, я сумел отвлечь ее или привлечь, но я говорил, мне отвечали, получился какой-то ритм и я увидел что она начала двигаться в этом ритме… Она приближалась ко мне… Я чуть отплыл, очень небыстро, совсем чуть-чуть. И она снова начала двигаться ко мне… Я говорил, слова стали складываться в предложения, я уже рассказывал что-то и ей было важно чтобы я не говорил издалека… Мы двигались к берегу… Вот так, медленно, странными толчками я выдавливал из себя звуки и она перебирала руками и ногами чтобы не пропустить ничего, приближалась и переспрашивала, задавала вопросы и дышала… Мы добрались до берега, нам повезло… Не помню что было дальше, но это и неважно сейчас, правда? Мы добрались и это главное. Это сейчас, через много лет я, наверное, могу сказать что слово может спасти чью-то жизнь. Кто-то задолго до меня сказал что слово может убить… Не знаю, не хочу знать, но я бы запретил такие слова. И не помню слов, которые нашлись у меня чтобы прорваться в реальность захлебывающейся девчонки и превратиться в спасательный круг. Но иногда, очень иногда, когда очень хочется выплыть, когда уже совсем нет сил бить руками по воде жизни, очень хочется услышать хотя бы
Здравствуй…

0

3

11
       

       Рассказать о себе? Конечно, я так ждал этого вопроса. Так хотелось поделиться тем, что люблю, поделиться с тобой самым важным, без чего не представляю свою жизнь. И вот ты спросила. Как же ответить, с чего начать? Ну вот, я не готов, похоже… Ты знаешь, я люблю кофе! Я вспомнил, я люблю кофе! Господи, при чем тут кофе, это что, важнее всего в жизни? Не знаю, нет, наверное, но это уже прозвучало…
       Я люблю кофе. Он разный бывает, ты знаешь? Я когда-то попробовал как его готовят в Ереване, был там в командировке и попробовал однажды, мне предложил его один старый армянин после обеда. Маленькая чашка очень крепкого напитка, стакан холодной воды, я один не только за столиком, я один в кафе, я и старый армянин за стойкой.
Попробуй кофе?
Так ведь жарко, душно, может быть холодный сок?
Попробуй кофе…
       И вот мы сидим напротив, я и он, за стойкой, сидим и думаем каждый о своем… Я смотрю на маленькую белую чашку с чернотой ночи внутри и запотевший стакан с прозрачной водой, он смотрит мимо меня, думая о своем… Жарко, очень… Я пробую. И влюбляюсь. Сразу. Конечно, я пил кофе раньше, сам размешивал что-то растворимое в кружке для чая, пил то, что наливали в столовых. А тут… Я не знаю что он, этот старый уже человек, вложил в белую чашку, там явно были не только размолотые зерна, я не смотрел пока он готовил, я ведь не знал еще… Там было что-то еще, от него, от жары, от гор вокруг… В маленькой белой чашке была душа. Есть у каждого из нас устоявшиеся штампы, про душу, например, про черный ее цвет… В маленькой белой чашке был черный настой души, немного армянской, немного южной, немного жаркой, и запотевший стакан с чистой горной водой тоже был немного живой… Я попробовал. И влюбился… Сразу. Там было что-то еще, знаешь? Может быть это была корица, а может быть там была любовь? Я попробовал. Я люблю кофе. Он разный бывает…
       Я унес ту душу с собой из Еревана. Не знаю чью, я любопытен, но не настолько. Мне почему-то стало важно научиться готовить кофе самому. Я стал учиться. Пробовать. Я физиком был раньше, я рассказывал? Не было ничего важнее чем то, как устроена Вселенная вокруг нас, как устроены звезды, как они рождаются и умирают, как одиноки черные дыры, хватающиеся за все, что оказывается рядом с ними и как отдают последнее чувство взрывающиеся Сверхновые. Как устроено атомное ядро, как чувствует себя фотон, летящий быстрее всего на свете, как притягивается друг к другу все, что есть во вселенной, живое и неживое, но при этом разлетается все, как бы боясь признаться друг другу в том, что хочет вернуться… Я физиком был. А потом прошло время, изменилось что-то во мне, интересней стали другие Вселенные, те, что в нас, во мне, в других… Важнее стало то, что внутри. Почему мы такие, почему мы разные, почему нам дано чувствовать, зачем нам это дано. И как мы связаны друг с другом… И иногда я задаюсь странными вопросами. Что там было, в этой черной душе из Еревана? Почему форма так важна для содержания? Ты пробовала пить коньяк из граненого стакана? Куда уходит благородство напитка если его всего-навсего налить не в то, для чего он создан? Почему любой кофе, налитый в чашку для чая, превращается в бочковой? Почему, когда меня спрашивали в детстве, не я ли разбил окно в классе, я краснел и начинал переминаться с ноги на ногу и прятать глаза, даже если был ни в чем не виноват? Не та посуда? Наверное… И стал учиться малому, всего-навсего варить кофе… Он ведь разный бывает, ты знаешь?
       Я стал знакомиться с тем, что можно было прочесть о зернах. Втягивать ноздрями воздух и пробовать на вкус запах Африки. Учился выбирать, когда был выбор, молоть, подбирать воду… Я учился выбирать из того, что есть. И научился создавать напиток, который хотел создать, под настроение, под одиночество, под общение… Брать специи, накладывать их запах на Африку, на состояние своей души и безошибочно угадывать чего сколько… Научился делить густую пену, делить аромат на несколько чашек или на одну, если готовил только для себя, и чувствовать как, остывая, меняется запах… Запах Африки, запах настроения, запах воспоминаний. Я ведь учился, а, значит, собирал знания… И запоминал. Я люблю кофе. А он ведь разный бывает, знаешь?
       Я делаю глоток капуччино и вспоминаю Италию, Милан, Альпы в январе, где катался на лыжах. Вспоминаю как ныли мышцы после многочасового катания с этих удивительных гор, километровых трасс, чистейшего снега и осенних почти листьев, над которыми скользишь на подъемнике. Глоток капуччино и вспоминаю как стою на вершине и вот-вот соскользну вниз, уже набираю скорость и начинаю чувствовать упругое сопротивление снега, ощущать ногами что-то похожее на то, что может чувствовать птица, совершающая виражи там, выше, над вершиной, опираясь крылом не жесткий наст воздуха, совершая разворот, чтобы подняться выше, я почти взлетаю, отталкиваясь от воздушных потоков… Я делаю глоток капуччино и чувствую запах перегретых тормозов на «серпантине», пицца, конечно, куда же без нее в Италии, пармезан и кьянти… Кофе, он разный бывает, знаешь?
       Я помню Турцию, был там несколько раз. Я делаю глоток и влетаю в прозрачную синеву неба и Средиземного моря, в восточную музыку и запах кальяна. Я там впервые стрелял из лука и достаточно одного глотка, чтобы стрела легла на кончики пальцев, напряглись мышцы, натягивая тетиву и успокоилось дыхание, круги мишени стали ближе и обострилось зрение. Глоток – и уже ничего нельзя сделать, стрела летит и живет своей, очень быстрой и точной жизнью, настигает и вонзается, дрожит оперением, замирает. Потом какие-то коктейли, в ушах смесь русского, немецкого, английского, еще чего-то, и улыбки, очень много детского смеха и вот я уже улыбаюсь сам… Кофе, оно очень разный бывает, правда?
       Тунис. Там понимают в кофе, там очень даже понимают. Я заглядываю в черную душу, окруженную белым фарфором, и бегу по ослепительному раскаленному песку, вливаюсь в волны, бегущие навстречу. Я думал что уже мастер виндсерфинга… И вот беру доску, переваливаюсь через вздымающиеся у линии прибоя гребни, умудряюсь как-то встать на этой очень неровной поверхности, поднять парус и понять, что ветер на озере, окруженном высокими соснами и на море, где ему не мешает ничего – это очень разные ветры. Я долго там кувыркался, меня притащили к берегу на веревке за катером, но это не было обидно, я ведь просто знакомился с морем, ему не страшно проиграть. Да и не проигрыш это был, это был глоток настоящего ветра, настоящих волн, душа это была…
       Я пробую на вкус черноту ночи и вспоминаю как мало мне стало научиться вспоминать, мало попадать вкусом в то, что уже есть, и я начал учиться создавать… Я просыпался утром и ловил за хвост обрывки сновидений, наматывал их на ладонь и бежал на кухню, сжимая их как поводья. Бежал, стараясь попасть в такт иноходи, и молол, забирался носом в специи, перебирал и откладывал, смешивал и ждал когда закипит. Потом пробовал, откидывался на спинку и замирал. Если ты хочешь сегодня быть победителем, так ты выпей это, правда? Глотни этот напиток, в нем ведь уже все есть, глотни, подержи на языке и проглоти вкус, который как след приведет тебя к победе… Ты хочешь побыть один сегодня? Так смешай это и вот это, добавь чуть-чуть совсем и медленно нагревай, не спеши… Ты можешь создать себя разными способами, их много, я знаю только несколько и кофе – один из них. Найди душу в том, что создаешь, доверься интуиции, создавай и пробуй. Посмотри на себя, когда ты себе доверяешь и скажи себе
       Здравствуй.
       
        12

Я снова один у экрана. Как у двери. Очень хочется надеяться что у открытой. Это ведь всегда так, почти любой шаг – вход куда-то. Иногда это шаг откуда-то, и тогда за тобой с лязгом захлопывается что-то тяжелое и ты знаешь что обратно уже нельзя. И не надо, сам ведь в себе, внутри себя это создаешь, сам мосты сжигаешь. И то, что сгорело в душе - часто бесповоротнее чем в реальной жизни. Гораздо реже удается заранее понять что вот этот именно шаг, вот сейчас вот, это вход. Что делая его ты входишь во что-то новое. Чаще назад оглядываемся, потом уже сами себе рисуем собственную историю, как будто карту своей жизни рисуем.
Я хочу придумать себе сон. Чтобы потом смотреть его и смотреть, возвращаться в него когда захочу и быть там хозяином своей истории. Чтобы можно было снова и снова входить в те двери, которые и есть наши выборы, наши перекрестки, наши встречи и расставания. Я хочу научиться создавать дороги, пересдавать карты, тихо, задумчиво и почти с нежностью стирать свои ошибки, брать себя самого за руку и переводить через опасные места, окликать самого себя с другой стороны улицы и замедлять ход. Чтобы увидеть мимо чего я чуть было не прошел. Возвращаться и рисовать себе перекрестки. Я хочу придумать себе сон. В котором нас будет двое – я тот, который был тогда и я, который сейчас. Зачем? А чтобы потом, в будущем, я снова был один и уже совсем другой, чтобы научился, наконец, видеть куда я иду.
Я снова один у экрана. Как у двери. Я знаю что она открыта. Все двери открыты, всегда, я знаю. То, что когда-то закрывалось за мной и позади меня с железным грохотом и звуками обрушения всего что осталось позади – это я придумал сам. Всегда можно вернуться, нас всегда ждут, там, позади, ждут. Это если мы вернемся. А если продолжаем идти и слушать только тишину за спиной, то конечно, откуда там возьмется что-то живое… Повернуться, посмотреть назад, вернуться, это нам сложно. Мы ведь для себя решили что там пустыня, пожарище, мрак и враждебное запустение. А если все-таки развернуться? Чтобы оказаться снова у дверей и не верить тому что знаешь а просто посмотреть? Доверится глазам, а не слепой уверенности? Тогда перед тобой снова двери, а они почти всегда открыты, помнишь? И можно даже не стучать, так, кашлянуть может быть, попыхтеть чуть-чуть, шумнуть чуть больше чем обычно и самому, первому сказать: здравствуй. И услышать, ощутить всей душой как опять внутри где-то рухнет что-то тяжелое, как полетят вниз осколки каменных стен и сторожевых башен, как захлопают крыльями птицы, лишившиеся своих насиженных мест на пыльных чердаках старинных уже домов, где успели прижиться наши обиды и серые мысли. Ты отряхиваешь пыль с себя, твою собственную, остатки твоих же почти незамеченных эмоций и открываешь заново глаза, просто видишь как тебе рады, видишь что там, за дверями, которые ты сам себе создал когда-то и только что разрушил одним только желанием повернуть назад голову, ничего страшного нет.
В моем сне не будет замков, не будет крепостных стен и врагов, не будет долгих и утомительных марш-бросков от цели к цели. Там не будет войны. Я буду приходить туда когда мне будет это нужно. Как я узнаю об этом, как узнаю что пора? Неважно, разберусь. Важнее сейчас зачем я буду туда приходить. Я начну перерисовывать свою карту своего прошлого мира. Убирать шрамы. Я буду возвращаться к тому вот лазарету, совсем уже забытому почти, давно ведь было. Какая была битва! Мы делили что-то, не помню уже что. Можно ведь очень по-разному возвращаться и вспоминать. Я не буду перевязывать свои раны, не буду даже заменять бинты, не буду успокаивать себя того, тогда, когда это было больно… Я просто перестрою тот полевой госпиталь, сотру запах гари и стоны соседей по палате, перекрашу небо в мирный синий цвет и войду в эту дверь еще раз. Отряхну со своих ног пыль и войду еще раз. И это уже будет не война, это будет не страшная тогда рана на душе, все будет совсем не так. Я еще не знаю как, я ведь еще не придумал этот сон, но я уже готов проснуться, я уже готов открыть глаза и подойти к зеркалу. Нет, не сразу, я задержусь на немного совсем. Сейчас. Сейчас я открою глаза и я уже знаю, знаю что не увижу на себе того шрама. Я знаю. Того, что привычно саднило и иногда болело, когда душевная моя непогода особенно сильно разгуливалась и превращалась в осень, того шрама нет. Просто потому что разрешил себе вернуться и войти туда еще раз уже без меча и желания разрушать.
Я придумаю себе сон. Чтобы погружаться в него иногда и возвращаться. И с каждым возвращением учиться не сжигать за собой мостов. Чтобы каждый раз, возвращаясь, открывать глаза и видеть как я себе улыбаюсь. И говорить себе, немного другому,
Здравствуй

13

Я снова здесь, с этой стороны экрана. Надеюсь, что ты по ту сторону своего тоже ждешь меня. Я не вижу этого, только представляю тебя. Нет, пожалуй, придумываю. И делаю это с такой страстью, с таким желанием, что, кажется, еще немного и ты станешь настоящей…
Я возвращаюсь к тебе снова и снова, прихожу к компьютеру как в наш с тобой дом, сажусь и пальцы зависают над клавиатурой как мог бы я замереть у детской кроватки, еще не сняв шарф, замереть и застыть надолго… Я прихожу, сажусь и улетаю… Как улетаю иногда в один из созданных мной миров. Я придумал его когда-то случайно, просто открыл дверь, прикрыв глаза, и она открылась. Здесь, с этой ее стороны осталось то, что только что было перед глазами, я как будто оглянулся, увидел сразу все, что мелькало рядом весь день и кто-то сказал мне: пока, возвращайся… И я шагнул вперед. И очутился в высокой траве, не по пояс даже, выше. И не устоял, побежал, как толкнуло что-то в спину и я побежал… Небо… И нет на мне ничего, ни одежды, ни усталости… И только горы впереди, далеко, но что значит «далеко» за этими дверями? Секунды… И я уже там, на вершине. Это ведь мой мир, правда? И я пока один в нем. Или нет? Я стою на вершине и рука моя касается шерсти. Мягкой, теплой шерсти. Мы стоим и смотрим вдаль, туда где небо соприкасается с океаном. Я и снежный барс.
Меня давно преследует этот образ – образ барса, который почти как я, неуловимо схожий со мной и близкий. Иногда я вижу его, иногда я вижу мир его глазами.
Подо мной только два цвета – серый и белый. Надо мной только небо, я не могу определить его цвет, я не знаю таких слов. Вокруг меня холод, я знаю это, но не ощущаю, ведь нельзя воспринимать то, что привычно от рождения, как температуру… Да, это, наверное, холод, но он впитан с молоком матери. Подо мной камень и снег. Они не отличаются по твердости, снег, лед, выветренные и твердые как скала. Я касаюсь шерстью на животе этой смеси вечного камня и затвердевшей воды и делаю шаг. Лапа вбирает в себя неровности и замирает, привычно ищет для всего тела точку опоры. Я не спешу делать следующий шаг. Я никуда не спешу. Там, внизу, моя добыча. Но мне не до нее. Там все мое, внизу, там столько вкусного, но все это потом. Сейчас я делаю еще шаг. По моей шерсти пробегает дрожь, ведь я еще на один шаг ближе к чему-то… Там, где-то далеко, за вершинами гор, есть кто-то, очень и очень родной, близкий, чужой пока и далекий, но я на один шаг ближе. Мой хвост не может оставаться в покое, он мечется из стороны в сторону, он подгоняет меня. Ты знаешь как это – чувствовать, осознавать, что тебя ждут и не понимать что можно сделать? Знать, что вокруг тебя все твое, но что ты один и не уметь вырваться? Перепрыгивать через пропасти и попадать в такую же мешанину серого и белого и видеть шарахающуюся добычу, обалдевшую оттого, что ее не едят? И снова прыгать, перелетать через небо и приземляться, всегда приземляться. И не знать как приблизиться. Я научился ощущать присутствие той, что ждет меня, иногда ближе, иногда дальше, научился ощущать ее запах, почти прикосновение по ночам, но не более…
А иногда я вижу его со стороны. Сильное, уверенное в себе совершенство и одиночество… И вижу, я не знаю как, но вижу ту, что ждет и зовет его. Она не далеко, как мне кажется, но он не знает где она и я не знаю как ему подсказать. Я вижу их и мне становится теплее здесь, в своем мире, в моем сне, оттого что я знаю что научись тому, как им помочь. Я вижу их и мне кажется, что стоит только протянуть руки чтобы погладить их обоих. Но это только кажется.
А потом открылась та дверь и я на вершине. Мы стоим рядом, я глажу его, держу ладонь на его голове и мы смотрим вдаль. Молчим. Я стал ближе, я касаюсь его, но не могу пока услышать что он думает мне. Он рядом со мной и тоже не просит, знает что я могу ему помочь и просто ждет. Мы видим океан вдали и молчим. Ты знаешь, что даже с такого расстояния нельзя перепутать океан и море? Они разные, даже если стоять на берегу с закрытыми глазами, ночью, океан и море никогда не спутаешь, не получится просто. Разные они, очень… А мы стоим и видим, перед нами океан чужих желаний и снов, мечтаний и отложенных на потом стремлений. И мы ищем в нем свои мечты… Он –свои, я – свои… Но ведь мы рядом уже, мы снова сделали шаг к пониманию чего-то… Я даже не успеваю почувствовать восторг от того, что мы рядом, мне некогда, мы оба хотим дальше, мы рядом и теперь все будет проще…
А иногда я уже вижу что будет дальше. Иногда. Неясно пока, я ведь только учусь видеть. Он сделает свой самый большой прыжок и приведет меня к тебе. И уже в прыжке, чуть взмахнув хвостом, уйдет в сторону, туда, куда я ему покажу, и найдет свою мечту. А я увижу тебя. И скажу тебе
Здравствуй

0

4

14

Почему иногда для того, чтобы увидеть, нужно закрыть глаза? Я не знаю. Но закрываю их и вижу тебя. И не только вижу. Я все еще держу в руках тот конверт, я не могу его отпустить, не хочу расставаться с ним. Разорванный в клочья моими нетерпеливыми пальцами, он не отпускает меня. Он побывал в стольких руках, пока добрался до меня, но на нем сохранились следы от прикосновения твоих пальчиков. Я держу его и вижу тебя, чувствую твой взгляд на нем, прижимаю к себе и слетает шелуха чужих глаз, рук, всего что было после. Что нам в наших талисманах? Зачем они нам? Следы мыслей о нас важнее нам иногда чем слова и все, что после… У меня есть конверт, он нашел меня, в него ты вложила всего одно слово – здравствуй, и это слово как ключ, как право доступа, как прикосновение к тому, что называется общение. Пока только так, не больше, только право на общение.
Что нам в наших первых взглядах? Мы каждый день встречаемся глазами с сотнями людей. И что? Да ничего, просто встречаемся и отводим. Иногда я думаю – что было бы если бы мы были слепыми? Сотни людей на улицах, в транспорте, в магазинах и офисах проводили бы ладонями по лицам друг друга. Останавливались, соприкасались сначала кончиками пальцев, потом делали еще один маленький шаг навстречу и прикасались к лицам… Как бы это было? Всегда в тишине, в паузе на вдохе, всегда в уверенности, что касающиеся тебя руки чистые, всегда в желании быстрее узнать, нащупать знакомые черты? Или в порыве выразить прикосновением надежду на то, что нас узнают, что нас нашли, что вот, наконец-то? Не знаю. Как опускались бы ладони одновременно с выдохом и словами извинения что ошибся. Или нет? Может быть они задерживались бы даже если не случилось узнавания? Мы отводим глаза гораздо быстрее. А руки? Они ведь гораздо внимательнее. Что это? Шрам? Откуда он у тебя? Что было в твоей жизни что оставило его? Руки, они ведь честнее. Вот морщинки у глаз… Как это было? Что это оставило свой след? Вот ресницы чуть дрогнули только от того, что моя ладонь оказалась рядом и я чувствую это. Вот поднялись и опустились плечи, сбился ритм дыхания, я прикасаюсь и мне отвечают желанием ответить… Что было бы если бы чуть задерживались взглядами и не спешили их отводить?
Я однажды зашел в пустой почти трамвай. Там были люди, сидели, читали, смотрели в окна, ждали своих остановок. Пустой почти салон, может быть книжки были неинтересными, может быть привычные улицы были скучны в этот день, но поймал я на себе несколько случайных взглядов, скользнули они по моему лицу и я улыбнулся им. Как будто споткнулся о ниточки, протянувшиеся ко мне от тех, кто просто отвлекся. Я улыбнулся им. Всем, сразу… И чуть задержал эту улыбку, не специально, просто представил что подставил им свое лицо для узнавания. И захотел чтобы узнали, чтобы задержались, чтобы не спешили так. И получил в ответ целую лавину ощущений! Им ведь тоже показалось, наверное, что и они чуть сбились с шага, оступились в привычном своем невнимании. Там было все, на этих уже не чужих мне лицах – удивление, открытость, желание всмотреться и улыбки! Мне улыбнулись в ответ все! И изменилось что-то в салоне трамвая, он стал другим. Каким? Неважно, иногда достаточно просто того, что мы улыбнулись друг другу…
Что было бы если бы мы хоть иногда не отводили глаза при случайном соприкосновении взглядов? Может быть в мире было бы меньше одиночества? Или было бы меньше шрамов и морщинок на наших лицах? Я не знаю. Только для меня лица людей, идущих навстречу в людском потоке, важнее чем дома, улицы, города… Улыбки умеют лечить раны, просто желание задержать взгляд оставляет след, такой хороший след в душе..
Что мне в этом конверте? Что мне в этом талисмане уже? Я держу его в руках и знаю, что то, что в нем, это не просто «здравствуй», это твое прикосновение, это твое желание замереть, прикоснуться пусть пока только к моей ладони… Сейчас ты сделаешь еще один маленький шаг, приблизишься и прикоснешься к моему лицу чтобы узнать. И сказать:
Здравствуй


15

Блюз я, наверное, послушаю. От тебя уже несколько дней ничего, ни строчки. И зарождаются внутри первые аккорды, возникают из ничего, сами. Я помогу им, поставлю диск, пусть напитаются силой.
Блюз. Удивительное что-то, у каждого свое, наверное. Для меня это возможность перестать бежать куда-то, метаться бесцельно, создавать образы одиночества и придумывать печальные финалы. Я включаю звук и опускаюсь в кресло. Когда набегаешься, насмотришься на мир печальными глазами, когда некуда больше – включаешь звук и садишься. Закрываешь глаза и кладешь ладони на столик. Они там, на сцене, маленькой сцене, рядом совсем. Они никуда не уходят, разве что делают небольшие перерывы, отвлекаются на пиво. Но я здесь, они видят, бармен тоже не слепой, уже наливает. Сейчас принесет, я знаю, он всегда так – своим приносит, не надо идти к стойке. А я уже давно очень даже свой. Здесь, в кафе, где всегда звучит блюз. Полумрак, привычный полумрак, мягкий пол, почти знакомые лица где-то в зале, угадываются, не узнаются. Здесь не принято знакомиться, здесь у каждого свое место. Странно, но мое никогда не занято. У других так же? Не знаю. Я чувствую мягкость под ногами, это удивительно, но даже пол здесь принимает, укутывает, как будто хочет укрыть. И первый глоток всегда только на секунду опережает первый аккорд. И все. Гитара не дает права отвлекаться, она сразу забирает все в свои руки. Это как обвал, лавина, накрывает и прекращает существование всего остального, заполняет и стискивает. Волны, только волны накатывающегося блюза сейчас для меня время, больше нет ничего вокруг. Одичавшая от боли гитара сворачивает пространство, рвет в клочья душу и не может остановиться в этом желании разрушать. Ритм сносит остатки разума, отключает даже желание дышать, заполняет тело собой, перестает быть снаружи. Я теперь живу в этом ритме, я уже не плыву – я сам океан. Я разбиваюсь о скалы и откатываюсь, я рычу и уношу с собой песок – то, что остается от камня. Я стираю в ничто все, что пытается меня остановить. Поднимаюсь на дыбы и падаю. Не от усталости, нет, от желания взлететь. И заполняю сам себя все больше и больше.
Гитара летит, она кричит, она проносится над миром с жутким желанием поделиться тем, что у меня внутри. Come back, baby. Слова не имеют значения, они вообще не имеют значения и те, кто это знает, правы. Дикость, нежелание ни падать, ни остановиться, страсть добраться, объяснить, схватить и трясти пока не поймут, не поверят, не примут… Come back, baby. Ударные, как крылья, несут, поддерживают, не дают упасть когда угасает аккорд и передают энергию следующему удару по струнам. Я поднимаюсь снова, обрушиваюсь на скалы тупости и отстраненности, взлетаю брызгами над берегами усталости чувств и откатываюсь. Come back, baby и голос наполняет меня дрожью.
И снова смена ритма. Им не надо отдыхать. Они никогда не устают, бармен всегда начеку, они рядом. Глоток и обратно, глубже, заполнять и искать в себе то, что умудрился потерять когда-то. Ритм меняется и не меняется ничего. Кроме желания утонуть, раствориться между континентами. Там ждут. Как ждут здесь. Как наливают и всегда начинают вовремя, когда бы я не пришел. Струны стонут, сливаются в невидимые лучи, от которых отражается душа. И она вибрирует, прижимается к грифу, ласкается о лучи, отражающие свет и стонет вместе с голосом - Come back, baby. Я не знаю что такое душа, особенно сейчас, здесь. Но обязательно наступает аккорд, который будит ее и душа вытирает слезы. Музыка еще звучит, чуть тише, может быть, но мягкий пол возвращается.
Здесь не надо платить. Здесь всегда все в долг. Я узнаю когда надо будет платить, узнаю, не ошибусь. А сейчас мне пора. Можно встать. Они снова пьют свое пиво, никто на меня не смотрит. Только сейчас вижу что у моего столика есть еще одно кресло. Пустое пока. Когда оно появилось? Было оно в прошлый раз? Не помню. Знаю только что раньше, давно, когда я только начал появляться здесь, его не было. И пепельница. Ее тоже не было раньше. И бокал. Еще один. Пустой, но я знаю что это ненадолго. И его не уберут пока я не вернусь сюда не один. Какой будет музыка когда мы придем сюда вдвоем? Что скажет мне гитара? Слова не имеют значения, я знаю. Это мы наполняем их смыслом. Что я принесу к берегу когда ты сядешь рядом со мной? Что я подниму со дна? Что положу к твоим ногам? Чем укутаю тебя, закатом какой страны? Я не знаю. Но я сейчас сделаю несколько шагов и выйду тебе навстречу. Где бы ты ни была, куда бы я не пошел, я сделаю шаг к тебе. Я тебя обязательно найду, ты ведь уже стала ближе, ты уже знаешь что я есть и ждешь меня где-то. И я найду тебя. И скажу тебе
Здравствуй

16

Ну вот, я получил еще одно письмо. Маленькое, скромное, чуть отстраненное и очень, очень маленькое письмо. Я перечитываю его еще и еще, ищу спрятанное за словами что-то, и ты знаешь – нахожу. Всего несколько слов, но я перечитываю и с каждым разом нахожу все новое. Удивительно. Как ты сумела передать мне свои мысли, желания, робость и надежду? Или ты ничего этого не делала, это я вкладываю в твои слова то, что хочу прочесть? И у меня очень хорошо получается.
Я читаю самые обычные слова, я держу в руках бумагу, к которой прикасалась ты и неважно, что это только строчки на экране и у меня под пальцами клавиши, мои пальцы ощущают прикосновение твоих… Конечно, я отвечу, я не смогу долго смотреть на вопросы, на что-то очень вскользь о себе, сказанное тобой. Я хочу знать все, я хочу спрашивать и не ожидая ответа спрашивать еще, как это будет когда мы встретимся. Хотя это будет не так, мы оба знаем это. Ведь как только мы окажемся рядом – мы забудем что умеем говорить. Почему люди, когда очень близки, придумывают свои собственные слова? Что-то очень ласкательное детям, особенные слова друг другу, а еще чаще просто взгляды, угадывание желаний, предвосхищение слов, даже движение глаз одни и те же? Почему соприкасаясь с таким близким тебе миром другого, но такого родного человека, чужие слова не нужны? И мы придумаем свои, не сразу, но обязательно придумаем. Нужно только прикоснуться. Они родятся сами, из той музыки, что будет нас окружать, из шума прибоя, из тишины, из ничего почти, из нас.
Спрашивать, задавать вопросы, это ведь совсем не обязательно. Движение, даже самое незаметное, ресниц, поворот головы и все уже ясно, уже не надо ничего добавлять. И рассказывать можно бесконечно, только держа за руку и неважно, лежать рядом или идти по дорожке в парке. И делиться важным просто прижав руку твою к себе. Вопросы, они ведь для чужих совсем, не для нас.
Я буду придумывать наш с тобой язык. Я буду создавать новые совсем понятия, образы и они сразу станут твоими. Я буду только смотреть в твои глаза и сразу видеть все, что ты хочешь мне сказать. Мы будем вместе оглядываться сюда, в прошлое, и улыбаться всему тому, что было до нас, мы будем смотреть вперед и радоваться тому, что нас ждет. Мы будем смотреть по сторонам и видеть одно и то же, как будто одними глазами и слышать одну и ту же мелодию. Ты знаешь, я буду даже учиться создавать такие сны, чтобы ты в них была рядом и утром, проснувшись, мы могли улыбаться друг другу как будто только что вернулись из путешествия вдвоем.
Сегодня я видел тебя во сне, был рядом. Жаль только, что не рассмотрел тебя, просто не было возможности. Мы были рядом и я показывал тебе то, что придумал для тебя, создал уже давно, пока ждал. И ты, только прикасаясь взглядом ко всему этому, меняла многое. Я ведь не все успел, как ни старался. Сколько осталось разбросанным, неприбранным, как много оставлено на потом! А ты только смотрела на это и сразу все становилось на свое место! Мы не стали наводить порядок в горах, там пусть пока все останется как есть, барсу там хорошо, а дорожку к джунглям, где его ждут, покажем чуть позже. Мы прошлись вдоль берега, приласкали волны, они ведь так долго ждали тебя. Они льнули к твоим ногам, а ты гладила их рукой, я стоял рядом и смотрел как дрожала поверхность океана. Как опускалась ниже Луна, ей ведь тоже было интересно посмотреть на тебя… Я видел как ты касалась песка и он согревался, ночью, становился теплым и нежным. Почему я не согрел его заранее? Куда смотрели мои глаза раньше? А ты чуть шевельнула пальчиками и пришел запах цветущей сакуры. Я не знал его раньше, но он пришел со стороны гор и я сразу полюбил его. Там, чуть дальше, зацвело что-то еще, но я был занят тобой и не успел рассмотреть что это было. Вернусь сегодня ночью и посмотрю, хорошо? Ты была рядом и попробуй тут, отвлекись! Вот и ходили, взявшись за руки, я показывал, ты где-то причесывала, где-то лохматила, а я не мог согнать с лица глупую улыбку. Ты уж извини меня, ладно?
И не рассмотрел тебя совсем. Запах твой и сейчас со мной, а вот даже цвет волос твоих улетучился, тепло ладони осталось и прикосновение ресниц твоих к моему плечу когда ты прислонилась ко мне перед тем, как расстаться, тоже со мной. Я многого не успел. Ты ведь впервые была у меня и совсем ненадолго, даже взгляды наши не соприкоснулись, но в моем мире, в моем сне осталось то, на что ты смотрела. И теперь я знаю как на нашем с тобой молчаливом языке звучит слово
Здравствуй

0

5

17

Я вернулся. Весь день ходил где-то, дела были средней важности, занят был чем-то, забыл уже чем. И я снова здесь, у экрана. Я снова с тобой. Хотя тебя нет еще. И я жду. В этом мире, мире виртуальности, мы все появляемся и исчезаем как будто из ниоткуда и в никуда. Так, наверное, воспринимают наши уходы домашние любимцы: закрывается дверь и нет хозяина - надолго или нет, неизвестно, ведь недоступно маленькому несмышленышу понятие времени. И дверь становится почти богом: быстрее бы услышала мольбу, открылась и впустила того, кого нет больше сил ждать. Может быть поэтому я никогда не заведу собаку? Не знаю. Но знаю уже, что светящийся в вечернем полумраке экран компьютера может быть такой дверью. Наглухо закрытой, когда тебя нет. Иногда я почти слышу как поворачивается ключ с той стороны и бросаюсь встречать тебя. Чаще сижу и жду, хожу и занимаюсь делами, пытаюсь отвлечься, но так себе получается. Я не хочу причинять боль своим уходом, не хочу чтобы вместо меня оставалась закрытая наглухо дверь и всегда оставляю ее приоткрытой, но так ли это видят те, кто остался позади?
Знаешь что я заметил сегодня? Не сразу. Утро прошло как обычно, все как всегда, пока не вышел на улицу. И ощутил изменения. Не увидел даже, не услышал – всем телом уловил что-то новое вокруг. Как будто струилось ко мне со всех сторон маленькое тепло. Помнишь, ты была у меня в гостях и прикасалась взглядом к тому, что я создавал для себя только в начале? Потом ждал когда ты придешь, знал откуда-то, что это случится, и ждал? Там стало теплее после твоего ухода, там остался запах весны. Так и здесь сейчас, сначала прямо у моего дома, потом везде, где я оказывался днем, стало чуть теплее.
Тепло, температура, это не совсем то, чему учат в школе. Иногда, вдруг, может бросить в жар только от одного воспоминания. А иногда можно замерзнуть лишь переступив порог чужого офиса. И это еще не совсем то…
Холодное обаяние менеджера, девушки, продающей улыбку как бонус к покупке. Оказываясь, порой, в офисе, как будто вышагиваешь из одного времени года в другое совсем. Налетаешь на холодную стену из улыбок, сам вмерзаешь в приклеенную гримасу, застываешь и только одна мысль остается, вопрос даже: почему лед подают в кубиках? Может ли он быть другой формы? Может, наверное, но в таком офисе все всегда просто, там все по стандарту, граней там немного.
Температура общения. Теплое прикосновение мыслей о бывшей возлюбленной. Обжигающее обаяние незнакомки, которая тебя даже не заметила. Хлесткое и обжигающее столкновение взглядов врагов. Мороз как способ жить для тех, кто сам ничего уже не ждет хорошего от окружающих и сам замерзает в своем отношении к ним. Укачивающее что-то в спящих детях. Они умеют уводить за собой в тепло своих снов, надо только прислушаться к их дыханию. А как меняет все вокруг себя первая скрипка в оркестре? То, вдруг, тоненько всхлипнет внутри холодная струнка и сразу почти нахлынет жар и сносит из зала всех сидящих в полуденный прибой. И мягкое, теплое и нежное прикосновение голоса мамы даже по телефону…
Я стоял на зимней улице и не мог поймать это ощущение. Оно искрилось вокруг, я угадывал его звучание, пытался прикоснуться взглядом, всматривался в прохожих и улыбался про себя. Так можно пытаться услышать крики чаек, только вступив на трап, прилетев к морю и не успев выйти из самолета. Ведь я уже здесь, я у моря, но где оно, я хочу его уже сейчас. Так можно ждать дня рождения, так можно услышать шаги с той стороны двери. Я стоял и не хотелось мне никуда идти. Спасибо тебе. Я ведь не совсем двоечник, я понял. Ты побывала там, в моем мире, я принес твое очарование сюда и это заметил не только я. Мне только что улыбнулся карапуз в коляске, его укатили дальше до того, как я успел ответить ему. Я услышал смех где-то рядом и понял, что мы с тобой сделали этот мир чуть теплее. Там, наверху, было небо. А оно умеет отражать глаза тех, кто на него смотрит. И если всмотреться, то можно увидеть как оно отражает цвет глаз той, кто сейчас вместе со мной остановилась и чуть подняла ресницы. Спасибо. И
Здравствуй

18

Шаг, скорее даже вскальзываение в чуть другое положение, еще один. Белая твердость под правой лапой, такая же, но серая, под левой передней. И снова шаг. Лечь. И не двигаться. Как прижало что-то. Знакомое с недавних пор ощущение прикосновения к голове. Мягкое, дружеское, даже необходимое уже. Рядом снова он, стоит, тоже неподвижен и чуть напряжен. Значит сегодня мы вместе. С чем он сегодня? Каждый раз его появление приносит мне что-то новое. Я жду его, все чаще жду. И вот эта приятная тяжесть, прикосновение к шее, голове, я прижимаю уши и устраиваюсь у его ног так, чтобы ему было удобно, это называется сесть?
Ты думаешь о времени? Я чувствую тебя, я буду отвечать, я буду делиться. Время – это когда ты делаешь шаг. Время умеет скользить, оно длится вечно когда я прижимаюсь к тому, что подо мной, когда я растягиваю одно движение лапы так, чтобы не потревожить тех, к кому подкрадываюсь. Я чувствую как моя шерсть сливается с настом и другая лапа движется медленнее, чем скользит луна над головой. Я впитываю в себя неровности скал и каждый волосок на моем животе отсчитывает секунды неровностей. Я дышу так, что этого не замечает даже воздух вокруг, даже падающие снежинки, и время соскальзывает с меня, обтекает и начинает останавливаться. Еще движение и я приближаюсь еще на чуть-чуть. Втягиваю запах добычи и он пьянит, подгоняет, но я не поддаюсь, даже хвост мой, как стрелка, отмеряющая века, неподвижен. И снова шаг, падение вперед, движение мышц и время не замечает, стоит, его почти нет.
И время может лететь, как это делаю я, когда взмываю над пропастью. Я видел птиц. Как неуклюже они опираются на воздух, как бесполезно тратят силы чтобы бороться с ветром! Я просто перевожу глаза на то, куда хочу попасть и взмываю. И все, мы летим вместе со временем, рядом, и не спешим приземляться. Ветер всегда помогает, он ведь подвластен мне, это мой мир и здесь все мое. Я делюсь с тобой когда ты рядом, мне не жалко, ты свой здесь и пусть твоя ладонь подольше задержится на моей голове. Тогда я понимаю тебя и могу выразить свою радость. И рассказать тебе все, что ты хочешь.
Мы стоим на краю пропасти и смотрим вдаль. Ты снова появился рядом, вошел как будто из ниоткуда, открылась дверь и ты просто вошел. И мы стоим, смотрим, время стоит рядом и ждет. Куда ему спешить когда мы рядом? В прошлый раз ты был не один. Впервые после того, как ты начал приручать меня, с тобой был кто-то еще. Она не подходила близко, а я не хотел мешать вам. Вы были внизу, там, куда я никогда не спускаюсь, но я видел вас. Камень подо мной перестал быть твердым, когда я лег, положив голову на передние лапы, и обернулся хвостом. Иногда она смотрела в мою сторону и тогда ее взгляд приносил странные запахи, они заполняли собой все, что меня окружало и холодный ветер мгновенно замирал. Вы держались за руки и мне хотелось оказаться рядом. Я слышал ее смех и мне хотелось улыбнуться в ответ. Научишь меня в следующий раз улыбаться? Я никогда не видел чтобы кто-то мог только одним взглядом менять то, на что смотрит. И мне снова и снова хотелось оказаться рядом.
А потом вы ушли. Снова открылась дверь и вас не стало. На секунду мне показалось что вы вышли через разные двери, но я не уверен. Но ты знаешь, остался тот запах, аромат чуть сладкий, он зацепился за скалы и стал частью мира. Я лежал и смотрел на закрывшуюся за вами дверь. Время снова остановилось. Куда ему сейчас бежать, вас ведь нет здесь уже. А запах остался. И море там, внизу, притихло, стало другим. И я только сейчас понял, что за секунду до вашего ухода ко мне как будто прикоснулось что-то. Это была не твоя рука. Я знаю как ложится на мою голову твоя ладонь, а это было прикосновение чего-то очень нежного, меня словно обняли, прижали к себе и ты знаешь, мне это понравилось. И я успел, пока дверь не совсем закрылась, ответить. Не знаю как я передал это, но меня поняли. Она оглянулась и наши взгляды встретились. Я успел сказать ей: мы найдем тебя, я обещаю. Я никогда не теряю тех, кого я полюбил. И успел увидеть в ее взгляде обещание вернуться. И почему-то вернуться не одной. Неужели она знает что я хочу найти? Откуда? Я увидел в ее взгляде образ той, что не дает мне покоя. Как будто выглянул из-за ее спины краешек пятнистой головы, кончик хвоста, свисающего с дерева и пахнуло жарким ветром саванны. Не знаю пока что это такое, но там меня ждут и меня туда проводят, в этом я уверен.
Дверь закрылась. Я буду сидеть у нее и ждать. Ждать, пока ты не вернешься, пока ты не поймешь что здесь без тебя нет времени. Пока ты не догадаешься, что для того, чтобы найти ее там, в твоем мире, тебе нужно пригласить туда меня. Ведь я никогда не теряю тех, кого успел полюбить. И я помогу тебе, мы отыщем ее и вместе, пусть и на разных языках, скажем ей:
Здравствуй

19

Что происходит? Я уже несколько дней живу в странном тумане. Так, наверное, можно было бы смотреть кино сразу на нескольких экранах. Я вижу как будто вижу не только то, что окружает меня, а гораздо больше. Волшебство какое-то! Иду по улице и прохожу насквозь через то, что вижу. Вшагиваю в то, что хочу видеть и не замечаю того, что под ногами. Я как будто создаю реальность, смешиваю коктейль из разных миров. Нет, надо присесть.
Я снова у экрана. Вот он, мир, где я начинал искать тебя. Пальцы уже вводят пароль, мне даже не нужно направлять их. Я уже здесь, жду тебя, но не так, как раньше. Нет пустого экрана, я отодвигаю его как штору, закрывающую свет. И вхожу. Научился. Твое присутствие повсюду, я знаю, осталось совсем немного чтобы увидеть. И я не сижу больше, ожидая ответа. Почтальон, тот, ты помнишь, улыбается мне. Я подхожу к двери. Оглядываюсь привычно, машу рукой тому, что остается здесь и вижу улыбки тех, кто пришел проводить меня. Открываю и не спешу делать шаг. Замираю на пороге. Ведь там снова что-то новое, там все не так, как я оставил, когда уходил оттуда в последний раз. Там другой я. Или я там другой? Неважно. Я открыл уже дверь, но только сейчас понимаю что это не другой мир за ней. Это я становлюсь другим, когда даже только собираюсь сделать шаг туда.
Когда-то я сидел у такого же экрана, в другой жизни, сидел и пытался вспомнить: что привлекло меня здесь накануне? Я вижу себя, сидящего, пьющего растворимую гадость, с замершими над клавиатурой руками, живущего в ритме стука колес чужого поезда. Я вспоминаю и сразу ощущаю в руке монетку. Может быть с этого все началось? С того, что я осознал, как важно уметь чувствовать? Неважно в начале, что именно? Не знать, не пытаться выстроить план завоевания счастья? А научиться чувствовать. Как долго я шел к пониманию этого… Есть, наверное, более прямые пути, есть. Но я, как всегда, пошел своим. И сейчас вижу как делаю первый шаг по деревянному брусу, уходящему в туман за борт пиратской шхуны. Меня толкают туда? Или я сам так хочу? Не знаю, неважно, я вернусь сюда потом, когда захочу вернуться, чтобы вспомнить. А сейчас я вижу как делаю этот шаг, падаю, сжимаю в руке монетку и мне нравится падать. Потому что я знаю что не один. Ведь двери – они везде, надо только научиться видеть их. И я вижу. Я падаю в дверь, перед которой стою. Там ждет меня то, чему я научился. Я умею улыбаться незнакомым людям, я не боюсь создавать миры, в которые можно приглашать других, я освоил непростое искусство просить прощения, я как будто заново научился ходить. И делаю шаг.
Можно я сразу туда, вверх, где камни перемешаны с тысячелетним снегом и где ждет меня он? У кого я спрашиваю разрешения? У себя? Вот ведь. Нет, скорее всего, у кого-то, кого я не знаю пока. Был кто-то очень долго в моих мыслях, кто, как я думал, меня не любит. Я помню как разевал рот в безмолвных ночных снах и выкрикивал беззвучно: за что? И никогда не получал ответа. Может быть я расскажу когда-нибудь об этом, а может это просто сотрется и останется под ногами прошлогодним снегом, на котором я сейчас стою. Неважно, как и многое, к чему просто не стоит возвращаться. А сейчас я спрашиваю: можно? И ощущаю прикосновение ответа: да. И можно больше не спрашивать. Это тоже ответ.
Я уже привычно кладу ладонь на мохнатую и очень теплую голову и сразу окунаюсь в чужой, но такой родной мир, состоящий из белого и серого. Он был таким, я помню. Сейчас, когда он вливается в меня, я понимаю что он изменился. В этом мире наступила весна! Только оттого что ты прикоснулась к нему взглядом. И время не остановилось там, за дверью, когда ты ушла. Я вернулся в самый разгар цветения. Мы сидим рядом, мы думаем одни мысли, я почти могу шевельнуть его хвостом, он почти вдыхает запах сакуры моими легкими. Я вижу его глазами и понимаю, что научился видеть главное. Здесь и сейчас, не смотреть, а именно видеть. Так вот, как это – никогда не терять тех, кого любишь? Когда сердцем чувствуешь что происходит с близкими. Когда, даже прикрыв глаза видишь, как смотрит на тебя твоя любимая. Даже если между вами стены, улицы, города? Вот как это – ощущать весну всем своим сердцем и знать, что нет ничего невозможного?
Мы стали одним, чем-то новым, другим. Снова другим. Я уже начинаю привыкать к метаморфозам себя, мне это все больше и больше нравится. У меня есть теперь уверенность, что я найду тебя. Ведь часть меня, хвостатая, совсем не дикая уже, видела тебя. И я знаю, что я, мы, нет – я, новый я, уже знаю куда идти. Та дверь, через которую ты вышла, выход отсюда, из моего, придуманного когда-то мира – это вход в твой мир. И я снова подхожу к ней, открываю и делаю шаг. А можно открыть глаза? Кого это я спрашиваю… Ведь мне уже ответили, что можно все. Но я открою их чуть позже. Сначала я очень вежливо скажу:
Здравствуй

0

6

;)  читала в захлеб. Уважаю людей которые грамотно и искусно могут передать свои чувства на бумагу......

0


Вы здесь » Форум Юрия Михалыча » Проза » Письма, которые я мог бы написать